Читать часть 1
«17-го июня 1844 года. Теперь нас очень занимают киргизы. Министр Киселев просил обратить особенное на них внимание по влиянию их на Большую Киргизскую орду, не находящуюся в наших пределах и занимающую огромное пространство по границе Оренбургской губернии, Сибири, Китая и других государств Средней Азии. Но есть другая орда, внутренняя, кочующая частию в Оренбургской губернии, частию в Астраханской, куда перешел хан Букей. Теперешний хан — сын его Джангир. Живет он на левой стороне Волги, верстах в 200 от Астрахани. Человек необыкновенно умный и образованный и стремящийся привлечь киргиз к оседлости. У него зимняя ставка при Нарым-песках, где он имеет великолепный дом и живет по-хански, правит своими киргизами, получает всевозможные журналы, угощает еженедельно русских и старается ввести в своем полудиком народе некоторое просвещение. Теперь около его дома кибиток со сто заменились сотнею же домов. Разумеется, ходит он в киргизском платье, не христианин, пьет кумыс сам, а гостей потчует шампанским и соблюдает киргизские обычаи, но не по убеждению, а потому, чтобы удержать киргизов в повиновении. Раз взбунтовались они за стремление к европейской цивилизации, хотя хан не употребляет никаких особенных принудительных средств. Сын его воспитывается в Петербурге, в одном из лучших военных заведений. Титул хана: высокостепенный, но киргизу необыкновенно лестен титул превосходительства: он генерал-майор, и смешно видеть его подпись на официальных бумагах и отношениях (у него своя русская канцелярия): «Генерал-Майор Хан Джангир». Все равно, но его управление смягчит дикость киргизских нравов, и так как киргизы наши подданные, то сделает их нам более полезными.
1-го июля 1844 года. Вчера был праздник, 1-е июля. Поутру у князя был прием, потом мы все отправились к обедне в мундирах. Служил Смарагд, здешний архиерей, умный и ловкий человек, в этом чудесном соборе, где есть какое-то странное католическое заведение: кафедра совершенно так, как в католических церквах. Не знаю, позволяется ли это у нас, и что этому причиной: не влияние ли иезуитов, бывших некогда здесь во множестве и обративших едва ли не половину армян в католическую веру? […]
Знаете ли вы, что в Астрахани еще очень недавно, несколько лет тому назад, были английские [точнее, шотландские — rus_turk] миссионеры? Это не были наши пьяные священники или расстриги, вроде Иакинфа, беспечные и большею частию даже без нравственного, истинного образования. Последней из миссионеров был Гион, кажется, человек обширной учености, старец кроткий, терпеливый, преданный своему призванию, строгих нравов, мудрый старец. Немудрено, что речь такого человека, спокойная, проникнутая любовью и убеждением, действовала на здешних магометан и идолопоклонников. Теперь в Казани есть отличнейший профессор восточных языков (забыл фамилию, чуть ли не Катанибэк). [Речь идет об Александре Касимовиче Казембеке — rus_turk]. Протестант, родом персиянин, обращенный Гионом, давшим ему вместе с духовным воспитанием европейское образование. Тихо и скромно жили они здесь, русские очень мало заботились их пребыванием, многие и вовсе не знали этого, но духовенству стало обидно наконец, и их вытеснили. Они, миссионеры, удалились на Кавказ, но правительство вытеснило их и оттуда, и Гион был отозван в Лондон. Разумеется, нам нельзя было этого терпеть, но надо подивиться этой обширной и деятельной политике англичан, потому что английское правительство имело здесь, вероятно, и политическую цель: обнять своим влиянием Азию с обоих концов. Замечательно, что обращаемые нашими священниками калмыки нисколько от того лучше не становятся и частехонько после крещеная убегают в свои улусы и снова в кибитках поклоняются своим бурханам. Недавно двое калмычат-певчих в здешнем соборе, знающих наизусть все тропари и песнопения, предпочли степи соборному клиросу и бежали!
22-го июля 1844 года. Часто впадаю я в глубокие размышления насчет жалкой, тщеславной человеческой натуры. Как развратило правительство натуру народа, прельстив его разным тщеславным дрязгом. Здесь, в Астрахани, за полторы тысячи верст от столицы, вы найдете стремление к мишурной цивилизации в сильнейшей степени. Купец, несколько обогатившийся, бреет себе бороду и надевает немецкое платье, а купчих реже чем в Москве вы увидите в кичках, все разодеты по последней моде, все лезет в почетное гражданство и дворянство. Медаль, крест, кажется, сведут с ума каждого. Впрочем, и то сказать: Астрахань состоит из двух классов, собственно: чиновников (а вы знаете, что это за племя) и купцов, которые заражены тщеславием в высшей степени и, не имея никакого уважения к чиновникам, не хотят стоять ниже их и по костюму, а при богатстве своем, при заемном лоске образованности и при всех удобствах европейской жизни, стоят гораздо выше и пользуются здесь бо́лыпим весом. Вот у Сапожникова здесь контора, чудесно помещенная и составленная лучше всякой канцелярии. Здесь также столоначальники Белужьего стола, Осетринного, Стерляжьего и т. п. Бухгалтерские книги и счеты ведутся с привлекательною исправностью. Есть даже переводчик восточных языков (знающий по-татарски, калмыцки, армянски, грузински и, кажется, персидски). Жалованье огромное. С одной стороны, это меня радует: порядливость не есть русское свойство, и я рад, что наши купцы начинают понимать преимущество негоциантов иностранных в этом отношении. Слов, необходимых в правильной и обширной торговле: булгахтер, контора, процент и т. п. нет в русском языке, надо признаться. Только раз в маленьком садике на нашем дворе, у m-me Kotoff, жены писаря-переводчика, живущей совершенной барыней, было собрание. Были дамы, разодетые в пух (мещанки и купеческие дочери!), и любезные кавалеры; всех более производили эффект столоначальники Белужьего и Севрюжьего столов. Вы знаете, как я дорожу такими сценами, а потому и притаился на балконе с тщательным вниманием. Молодые люди, т. е. столоначальники, одеваются лучше меня в 20 раз. Все они в альмавивах или в щеголеватейших сюртуках, все это сидит на них ловко и совсем не смешно. Но разговор — увы! — разрушил очарование. Не так легко перенять разговор, как одежду. Эта изысканность и учтивость выражений с грубыми и совершенно не грациозными, это отсутствие всякого содержания — изобличают явно недостаток образования. Одна красавица, купеческая дочь (следовательно, особа высокого полета), рассказывая что-то, должно быть, очень забавное кавалерам, говорила: «Как она меня пихнула!» Я так и свалился со стула. Но при всем том надо признаться, что и это имеет свои выгоды: люди эти, имея некоторое чувство чести, не будут грубыми и наглыми торговцами, да и поменьше будет людей, употребляющих чисто русские любимые выражения на улице. А вообще, скверный и испорченный город Астрахань; город обширный, красивый и богатый. Азиатские нравы и азиатское солнце имеют большое влияние на здешних русских жителей и даже на приходящих сюда мужиков из верховых губерний.
В прошедшее воскресенье было у князя официальное свидание с ханом Джангиром. Хан приехал в карете, с адъютантом, правителем своей канцелярии русским чиновником Матвеевым и братом своим султаном (так называются родственники хана). Хан был одет в казацкий казакин, с генеральским шитьем на воротнике, с эполетами, на которых изображен полумесяц. Лента через плечо. (За эту ленту он готов был бы пожертвовать всем на свете). Я ожидал видеть отпечаток киргизской суровости, но увидал лицо чистое и белое, с голубыми глазами, несколько узкими и хитрыми. По всему видно, что он человек очень добрый и смирный. На голове у него была шапка остроконечная и опушенная соболем, точь-в-точь такая, какую мы видим на портретах царей. Вещь преглупая. 28 градусов в тени [35° C — rus_turk], а он надевает меховую шапку, которую не скидает даже в комнате. Шапка эта (русские цари прибавили поперек черточку и вышел крест) была пунцового бархата, вышитая золотом. Вы думаете, это все? Нет, успокойтеся, есть еще шапка, парадная, которую он в комнате держит в руках, а на дворе надевает на первую шапку. Этак лучше, голове теплее. Но та шапка премудреная, с разрезами с обеих сторон, с какими-то загнутыми полями (как у итальянских бандитов), также вся пунцового бархата, вышитая золотом. Хан говорит хорошо по-русски, но тихо, скромно. Он магометанин, но очень набожный и строгих нравов.
30-го июля 1844 года. После обеда, взяв Сапожниковский катер, с десятью калмыцкими гребцами, отправился я с Строевым по Волге к месту, где стоял прежде Покрово-Болдинский монастырь, именно при соединении Волги с быстрою рекою Болдою. Место прекрасное. По крайней мере, есть зелень, древние тополи, ива, развесистая груша. Здесь обыкновенно гуляют азиатцы. Мы вышли на берег, и вскоре представился нам чудесный вид. На лугу постланы были длинные ковры, и человек с 50 персиян, в богатых костюмах, сидели, поджавши ноги, ели и пили. Прислужники — персияне же, даже был один араб, — разносили им халву, шербет, рахат-лукум и т. п. вещи. Пестрота костюмов, новость зрелища произвели на меня необыкновенное впечатление. Когда мы проходили мимо них, то первостатейный здешний купец и богатейший капиталист Мир-Багиров, говорящий прекрасно по-русски, привстав, просил нас принять участие в их занятии, но мы учтиво отказались, пошли гулять дальше и, возвращаясь, нашли их живописными группами бродящими по лугу, лежащими на коврах, курящими кальян и т. п. Мир-Шаги-Мир-Багиров — брат известного здесь Мир-Абуталаб-Мир-Багирова, уехавшего теперь в Персию. Они аристократы между персиянами и отличаются все необыкновенною красотой. Белый цвет кожи, черная богатая борода, большие глаза, живописный костюм, подпоясанный дорогою шалью, надетый сверху кафтан или халат с разрезанными рукавами — все это чрезвычайно эффектно. Разумеется, в них не видать силы и бодрости, а видна только восточная изнеженность. Багиров представил нам своих братьев, недавно приехавших из Персии и уже учащихся русской грамоте. Впрочем, они числятся астраханскими купцами, пишутся русскими подданными, и величайшие плуты. Багиров опять предложил нам чаю, но мы попросили воды, и нам подали шербет. Это чудо что такое. Прохладительное питье, составленное из воды, сахару и какого-то особенного персидского уксуса. Потом я покурил немного из кальяна. Без привычки это довольно тяжело для груди: надо втягивать в себя сквозь воду дым и потом выпускать его длинною струей. Персияне вскоре потом, при нас же, разъехались. Странно было мне видеть магометанина, пользующегося европейским комфортом: Багиров с братьями сел в прекрасную коляску, запряженную четверней, с форейтором! Прочие отправились частию на дрожках, частию верхом.
5-го августа 1844 года. Татары отличные кучера и должность эту исправляют они здесь всюду в домах. Они же и извозчики. Смешно то, что русские, которые живут с ними очень дружно, зовут каждого татарина-кучера Абдулкой, так что это сделалось нарицательным именем, вроде нашего Ваньки».
Еще несколько отрывков из астраханских писем Ивана Аксакова (1844). Они посвящены ревизии рыбной экспедиции, а заодно и содержат описание тюленьего промысла…
«16–го апреля 1844 года. На этой неделе подал я отчет по Дворянской опеке князю, кончил Земский суд и начал не Казенную палату, но Рыбную экспедицию, вследствие вновь открывшихся обстоятельств о тюлене. Да, да, что вы смеетесь, милая маменька, знайте, что мне тюлень и доходы с него казне почти во сне снятся. Ревизовать рыбную экспедицию — все равно, что дотронуться до пыльного платья: вся комната делается полна пылью. Нашел я много злоупотреблений важных, которые потребуют, может быть, вящего взыскания по законам, а теперь хлопочу о том, чтобы перевесить вновь тюленя. Да вам это все непонятно. Тюленя в год убивают тысяч до трехсот штук; зимою весит он несколько фунтов, весною 20 ф., осенью пуд и два. С каждого пуда платится казне пошлины 1 р. 5 коп. асс. Бьют его в море, на островах и на льду. Тюлень этот промышленниками объявляется в экспедиции, складывается (просоленный) в лари и дожидается покупщика или вывоза во внутренние губернии. Перевешивают определенные на то смотрители экспедиции, которые, при большом количестве тюленя, утаивают из выгод хозяина иногда более половины пуда.
Словом, Каспийское море такой важный предмет во всех отношениях, что по–настоящему ревизии не следовало бы ничем иным заниматься, а то Государственный совет, сидя в Петербурге и очень равнодушный к тюленю и рыбе, мало принес пользы последним своим мнением.
Губернатор, председательствующий в рыбной экспедиции, но никогда не присутствующий, нашел неприличным, что место, подобное экспедиции, ревизуется тит. советником, мальчишкой и т. п., и что ему приходится отвечать мне в лице целого присутствия на мои запросы или отношения. Но пусть его сердится, он сам подписал журнал и доставление мне всех сведений, какие я затребую, — вследствие предложения князя. Поэтому теперь я возьму ту только предосторожность, что все свои отношения буду начинать словами: «Вследствие предложения его сиятельства от такого–то числа, № и проч.». Вообще же здешние присутственные места и лица стали что–то умничать, ну да завтра же их урезонят. Неловко ревизовать губернию при губернаторе, хотя и интересно для меня столкновение властей.
Вы невольно улыбаетесь, что я беспрестанно говорю вам о таких вещах, которые для вас собственно не интересны и не вполне ясны. Я сделался ужасным чиновником и думаю беспрестанно, но не о настольных регистрах, а о выгодах правительства и народа, именно при ревизии рыбной экспедиции. Здесь почти каждый пункт требует исправления, нового положения, соображения с местными обстоятельствами и пр. Нельзя меня отпустить из Астрахани, ибо я здесь нужен, а то бы я попросился ехать на Эмбенские воды.
22–го апреля 1844 года. Боже мой! думал ли я когда–нибудь, что буду жить в Астрахани и заниматься тюленем! Впрочем, я хочу вам дать понятие о бое тюленя.
Тюленя в Каспийском море водится очень много; он разделяется на три рода: на зимний, весенний и осенний. Зимний, или беленький тюлень, новорожденный, очень мелок. Разводится он на льду, следовательно, больше с северо–восточной части моря, обыкновенно на шестисаженной глубине и более; весенний, или сиварь, весит уже не менее двадцати фунтов, а осенний, самый крупный, пуда полтора, два и более. Шкура не приносит большой выгоды, но тюлений жир прибылен.
Пошлины с него в казну платится по 30–ти коп. сер. с пуда тюленя. Пошлина большая, ну да и добывается его от 200 до 300 тысяч и более в год. Бой тюленя зимою убыточен и для казны и для промышленников; для казны потому, что тот же самый тюлень осенью весит впятеро больше; для промышленников потому, что безумное истребление мелкого тюленя истребляет вообще тюленью породу. Отчаянные промышленники, презирая все опасности, гурьбою отправляются и набивают множество. Как ни опасна эта работа, но она вдвое для них прибыльнее дневной платы работника в других губерниях, и поэтому отвсюду идут они на промысел, русский, калмык, киргиз, татарин, персиянин, армянин, трухменец. Тюленщики обыкновенно отправляются на небольших лодках, без компаса, зная довольно коротко море; товар, если его много, складывают в расшиву или кусовую хозяина (род большой барки морской конструкции). Прежде часто подвергались они нападениям хивинцев, но со времени последней экспедиции захватов не случается. Но бьющие тюленя зимой подвергаются большим опасностям. Они обыкновенно отправляются по льду, на подводах, но часто сильным порывом ветра отрывает их со льдиной, с санями и лошадьми, и носит по всему морю, часто совершенно в противоположной стороне, дней двадцать и более. Что же? они продолжают бить попадающегося тюленя, съедают лошадей и, обтягивая сани лошадиными кожами, садятся в эту нехитрую лодку, когда вся льдина разойдется. Большая часть все–таки погибает, но многих прибивает к берегу, нагоняет на судно, и они спасаются. Это не сказки, а действительные факты, открывшиеся мне при ревизии рыбной экспедиции. Но вообще от неосторожности и от бурных, вулканических свойств Каспийского моря ежегодно погибает много людей.
Эмбенские промышленники также отчаянны, но обыкновенно лодки (которых бывает до 1000) разделяются по расшивам, при которых состоят. Самые лучшие лоцмана по Каспийскому морю — мужики–рыболовы, и каких бы отличных матросов сделала бы из них Англия для королевской службы с правом захватывать каждого вольного моряка и силою принуждать его к службе (la presse). Чувствуя потребность, однако же, в мореходной терминологии, не существующей на русском языке, и видя превосходство европейской судоходной конструкции, они сохранили большею частию английские названия снастей, исковеркав их жесточайшим образом, и на благоустроенной кусовой вводят маневры по команде. Даже ветра называют многие из них: зюд–вестовый и т. д. В одном деле я нашел: мещане, чуть ли не Поповы, по простонародному прозванию Нордвестовы! Часто промышленники, не довольствуясь ловом рыбы посредством сетей, расставляемых рядом, что называется, кажется, техническим термином «порядок», преследуют несчастную рыбу на огромной глубине, даже сажен до 80, но уже не посредством сетей, а посредством удочек, т. е. канатов с большими крюками, на которые насаживают кусок тюленьего мяса, живую рыбу. Этих удочек бывает расположено до 1000 рядом; они как–то все привязываются или к одному канату, лежащему поверх воды, или к чему–нибудь другому, и это, кажется, так же называется порядком. Впрочем, всего этого я вам не могу еще хорошенько объяснить. На морских промыслах Сапожникова добывается огромное количество тюленя, да он (или его управляющие, его контора, потому что его самого здесь нет) скупает тюлень у большей части тюленебойцев, и уплати пошлину (часто тысяч до 50 и больше в год), и все это спускается вниз по Волге на Нижегородскую ярмарку.
Сведения мои еще не совсем полны, но я соберу еще много других. Теперь я хожу в рыбную экспедицию с двумя помощниками — Бюлером и Немченко. Работы очень много, злоупотреблений еще больше, и очень важных. Недели две еще провожусь с нею, а потом примусь за Казенную и Уголовную палаты.
30–го апреля 1844 года. Итак, уже 4 месяца, как мы живем здесь в Астрахани. Меньше шести месяцев еще никак не проживем, а может случиться, что и больше. Страшно подумать. И впереди все это скучное хождение каждый день в присутственное место. Вот нынче воскресение, день свободный, сидишь утро дома, а завтра опять поплетешься в рыбную экспедицию, с которою, впрочем, я намерен распроститься на этой неделе. Надоело мне все толковать о тюлене и рыбе. Довольно того, что нашел много злоупотреблений, которые потребуют суда и следствия, и теперь наряжается комиссия для поверки тюленя, не оплаченного пошлиною и для перевески его. Комиссия эта, состоя из двух чиновников экспедиции, должна иметь третьим членом чиновника нашей канцелярии. Так как мне и прочим старшим чиновникам некогда ею заниматься, то назначен будет петербургский лев — Бюлер! Это очень меня забавляет. От тюленя вонь престрашная, животное скверное и грязное — и светский франт будет около него возиться! Сначала Бюлер было поморщился, но когда я ему сказал, что предлагал князю другого (Яснева) и что князь захотел человека, который бы не казался мальчишкою, а мог бы импонировать, так он помирился с этою мыслью. К тому же, так как он собирается писать описание Астраханской губернии, то это ему пригодится. А мне достаточно моих теоретических сведений».
Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Ч. 1. Т. 1: Учебные и служебные годы: письма 1839—1848 годов. — М., 1888.
И. С. Аксаков. Письма к родным. 1844—1849. — М., 1988.
Источник: http://rus-turk.livejournal.com
Предыдущие материалы:
Упоминания об Астрахани: восторженные и не очень…
Упоминания об Астрахани: восторженные и не очень… Часть 2
Тарас Шевченко. «Ай да Астрахань! Ай да порт–город. Ухи не сыщешь»
«Разбалуй-город»: Астрахань глазами Ивана Аксакова. Часть 1
