...любое несогласие он воспринимает едва ли не как личный вызов. Понимания, что надо переходить от тотального доминирования к диалогу с теми слоями общества, где недовольство нарастает, не наблюдается
ИСТОЧНИК: "ПРОФИЛЬ"
АВТОР: ДМИТРИЙ ПИРИН
4 марта исполнился год с момента третьего по счету избрания Владимира Путина президентом России. Очевидно, что свой новый срок президент начал в условиях, принципиально отличных от ситуации 2000-го или 2004 года. Не предвидится ни «маленькой победоносной войны», ни большого экономического бума. В обществе ясно обозначилась достаточно широкая оппозиция Путину, чего не было в 2000-е. Путину-лидеру явно нужна новая идея, новое дыхание. Способен ли президент меняться, и сможет ли он предложить стране новый курс? Об этом в интервью «Профилю» рассуждает председатель правления Центра политических технологий Борис Макаренко.
ПРОФИЛЬ: Можно ли назвать прошедший год успешным для Владимира Путина?
Макаренко: Я думаю, что сам Путин считает этот год успешным, потому что ему кажется, что протест он купировал, перехватил инициативу, практически не уронил рейтинг, выстроил новую систему взаимоотношений внутри власти. На самом деле все это обманчиво, потому что ни одна из проблем, которые вскрылись год назад, не решена. В экономической политике никакого перелома не случилось: как считали экономисты, что Россия не может расти больше чем на 3—4% ВВП в год, так оно и есть. А при таком маленьком росте цели, обозначенные в его майских указах, просто недостижимы. Дальше. Раскол общества, случившийся год назад, не преодолен, и вместо того чтобы найти язык для разговора с «рассерженными горожанами», с либеральной частью общества, Путин взялся за повестку дня архиконсервативно, с элементами репрессий против недовольных, с ужесточением законодательства, с запугиванием элиты. В краткосрочном плане это свои плоды принесло, потому что все затихло, все кажется лояльным, тихим, спокойным; ни один губернатор не проиграл выборы, митингов стало меньше. Но такая установка в долгосрочной перспективе ведет в никуда, потому что она не позволит опереться на ту часть общества, которая способна повести страну вперед.
ПРОФИЛЬ: Эффективность власти в результате этого «закручивания гаек» повысилась?
Макаренко: Эффективность власти не повысилась, и поэтому трудно сказать, за счет чего будут решаться социально-экономические проблемы, которые по-прежнему весьма остры. А если по социально-экономической проблематике у населения скепсис будет нарастать теми же темпами, что и сейчас, то вполне может получиться так, что все эти законы против геев, в защиту прав верующих, запрет на усыновление российских сирот иностранцами и прочие новшества просто станут народу глубоко неинтересны. И тогда граждане спросят с Путина за то, что происходит с ЖКХ, образованием и здравоохранением. А как он решает такие проблемы? Вот он разнес ЖКХ за слишком быстрый рост тарифов — и что будет? Если тарифы продолжат расти, как они росли весь предыдущий год, тогда народ задумается: может, это не бояре нам цены на электричество поднимают, а сам царь?
ПРОФИЛЬ: Наблюдается ли реальная тенденция к ужесточению режима или это больше пиаровские ходы?
Макаренко: Режим, безусловно, ужесточается, и, кстати, пиар — это тоже не просто политическая технология, но и управленческая технология для мобилизации общества, точнее, одной части общества против другой. Добавим к этому мобилизацию общества против Запада, где, как думает Путин, гнездятся какие-то враждебные силы. Хотя на самом деле это всего лишь сила, которая выступает за верховенство закона, права человека, демократию и плюрализм, и поэтому она в любом случае будет находить отклик в самой России. За этот год в отношениях с Западом изменилось главное: при прочих равных он стал значительно менее терпим к притеснению демократии и закона в России, и, думаю, «закон Магнитского» — это только первая ласточка. Прагматизм, конечно, никуда не денется, но иметь дело с западными демократиями нам будет сложнее. Понятно, что все может быть. Скажем, если развалится еврозона, Запад будет действовать под влиянием этого фактора и станет гораздо сговорчивее, но при спокойном сценарии путинскому режиму легкой жизни ждать не приходится. Это еще одна причина, почему ресурсы для усиления авторитарности очень ограниченны. Главная же причина — в том, что общество изменилось и оно дальше какого-то предела с этим мириться просто не будет.
ПРОФИЛЬ: В течение последнего года власть порой вела себя странно: когда, казалось бы, ситуация начинала успокаиваться и протест шел на спад, происходил очередной резонансный вброс. Взять хотя бы запрет на усыновление детей американцами... Чем вы это объясните?
Макаренко: Все дело в том, что те люди, которые отвечают за исполнение решений, извините меня, тупее тех, что находятся на самой вершине. Высшая власть дает сигнал на закручивание гаек на пол-оборота, а элита, воспитанная исключительно на культе лояльности и смотрения в рот начальству, закручивает их сразу оборота на полтора. А это верный способ сорвать резьбу. В случае «закона Димы Яковлева» это, по-моему, и произошло: там закрутили до упора и даже чуть больше. Налицо стремление продемонстрировать максимальную лояльность, не задумываясь, какой эффект это принесет.
ПРОФИЛЬ: С возвращением в Кремль Путина «тандемократия» канула в Лету, но остался во власти премьер Дмитрий Медведев. Как вы думаете, он доработает на этом посту до следующих президентских выборов?
Макаренко: Если быть точным, «тандемократия» закончилась 24 сентября 2011 года, когда Медведев и Путин фактически сказали, что Путин возвращается минимум на шесть лет, и решил это один человек — сам Путин. В этот момент всем стало окончательно ясно, что тандем был таким политтехнологическим приемом, чтобы Путин остался наверху на время президентства Медведева. После такого поражения, какое потерпел в сентябре 2011-го Медведев, я полагаю, у него просто нет шансов подняться вновь. Что же касается его премьерских перспектив, думаю, сейчас у Путина нет оснований менять главу кабинета и само правительство. Такие основания появятся, если понадобится козел отпущения, а до этого пока дело не дошло. Либо же если вдруг случится резкий крен социально-экономического курса, под который понадобится другой человек, другая команда. Прогнозировать, когда именно это случится, я бы не стал.
ПРОФИЛЬ: А что сам Путин? Он, по-вашему, попытается остаться у власти и после 2018 года или попробует подыскать себе нового преемника?
Макаренко: Вопрос о преемничестве на данном этапе становится все острее. У Путина сейчас ситуация цугцванга: оставаться после 2018 года еще на шесть лет — значит вызвать еще более острую реакцию части общества, чем в 2012 году. Но найти себе нового преемника с элитой такого политического качества — еще труднее. Причем понятно, что второй раз имитационный сценарий реализовать будет уже просто невозможно. Так что вопрос о преемнике — это вопрос не 2018-го и уж тем более не 2024-го, а 2013 года.
ПРОФИЛЬ: Если Путин, наученный «горьким опытом» медведевского правления, станет искать преемника среди «государственников», что это будет значить для страны?
Макаренко: У этого лагеря, как мне кажется, нет программы управления и развития страны.
ПРОФИЛЬ: Нынешняя антикоррупционная кампания, в частности ситуация вокруг Анатолия Сердюкова, — это серьезно?
Макаренко: При нынешнем положении вещей в серьезность антикоррупционных намерений власти гражданам поверить крайне трудно. Сердюкова Путин не мог не снять, поскольку скандал слишком большого масштаба: шило, которое было в мешке, уже невозможно было утаить. Думаю, в дальнейшем обязательно будут новые отставки и какая-то чистка рядов с целью показать, что надо быть не только лояльными, но знать меру. Однако я не вижу в этом какого-то системного явления. Что касается ухода из Думы ряда депутатов от правящей партии, то, учитывая сугубо периферийное место, которое парламент занимает в политической системе, это тот случай, когда «отряд не заметил потери бойца», даже нескольких бойцов.
ПРОФИЛЬ: Возможен ли сегодня раскол элиты, как это было, скажем, в позднесоветский период?
Макаренко: Я думаю, что люди, которые раньше чувствовали себя более или менее защищенными под крылом президента, сегодня видят, что «Акела промахнулся». Такое ощущение, что Путин теряет репутацию политика, у которого всегда все получается. Но на данный момент говорить о том, по какой линии мог бы пройти раскол элиты, можно чисто
гипотетически. Рациональных оснований рассуждать на эту тему у меня нет.
ПРОФИЛЬ: Буквально в последние недели в нескольких околокремлевских СМИ появились заметки, в которых авторы ставят вопрос о возрождении в стране монархии. Что это такое: сигнал, зондирование общественного мнения?
Макаренко: Это лакмусовая бумажка, свидетельство того, что дело худо. То же самое было в начале второго срока Бориса Ельцина, когда он сильно болел: вроде бы и менять некем, а сохранить власть надо. Я надеюсь, что всерьез этот вариант никто не прорабатывает, потому что достаточно взглянуть на генеалогическое древо династии Романовых, чтобы понять, что никого там нет. Поскольку решения проблемы преемника нет, кто-то, ковыряя в носу, возможно, сказал: а может, царя? Но царя нет, а создавать монархию без царя, как вы понимаете, очень трудно.
ПРОФИЛЬ: По-вашему, Путин третьего срока — это, как выражаются в одной итоговой телепрограмме, «новый Путин» или же все тот же руководитель, которого мы знаем с 1999 года?
Макаренко: Путин все время менялся — все двенадцать лет своего пребывания на вершине власти. Вопрос только в том, что именно менялось и что, наоборот, оставалось неизменным. Естественно, Путин, как опытный политик, понял, что общество изменилось, и стал на это реагировать. Я думаю, он искренне хочет повысить качество государственного управления, договориться с большей частью бизнеса — в том смысле, чтобы бизнес не стоял к нему в оппозиции, а поддерживал его начинания. Что-то делается для снижения административных барьеров, предприняты какие-то шаги и в части политической реформы — пусть они и очевидно половинчатые. Но я думаю, что Путин не изменился в главном: любое несогласие он воспринимает едва ли не как личный вызов и превыше всего для себя по-прежнему ставит лояльность. Добиваться же ее становится все труднее, поэтому и делается это все более грубыми способами. Попыток измениться в этом отношении, понимания, что надо переходить от тотального доминирования к выстраиванию диалога, к урегулированию конфликтов с теми слоями общества, где недовольство нарастает, пока не наблюдается. Здесь Путин не изменился. Продолжая метафору, можно сказать, что он все время пытается наладить работу устаревших компьютерных программ, не понимая, что нуждается в обновлении вся операционная система. Это не Путин 2.0, это Путин 1.8.
