ВО ВРЕМЯ ПУТЧА БЫЛ НА РЫБАЛКЕ
- Владислав Владимирович, как всегда мы отталкиваемся от рубежного 1991 года, времени, когда закончился СССР и зарождалась новая Россия. Каким это время было лично для вас?
- В 1991 году, мне, преподавателю пединститута, было совершенно ясно, что теоретические проблемы социализма преподавать уже никому не нужно. И я, еще до путча, будучи самым молодым в Союзе заведующим кафедрой философии и научного коммунизма, пытался ввести в программу курс политологии. Тогда, при определенном консерватизме тогдашнего руководства ВУЗа это было сложно сделать. Зато сразу после путча марксистско-ленинская идеология быстро была отставлена, и политология признана необходимой.
В общем-то честно говоря, мы все уже к 1991 году прекрасно понимали, что советская эпоха заканчивается, нужно искать какие-то новые, как сейчас говорят, дискурсы и парадигмы, иначе развивать общественную мысль. Помню, что на июньском совещании в обкоме КПСС, куда пригласили преподавателей общественных наук, нас призывали усиливать работу с молодежью, прививая им социалистические принципы. Я тогда встал и сказал: «Вы вообще о чем сейчас говорите? Какой социализм? У нас на пятом курсе истфака студенты уже вовсю спорят и обсуждает — а кто будет после Горбачева?». Совещание тогда свернули.
- А где вы были в исторический момент? 19 августа?
- На рыбалке, в родном Харабалинском районе. И, конечно, первая реакция — это шок и волнение. Причем, не только у меня. Помню, мы возвращались в Астрахань вместе с одним молодым офицером из силовых структур, он тоже сильно переживал — а что дальше? Как теперь служить? Но, к счастью, все тогда прошло быстро, и главное — без большой крови, в отличие, скажем, от Югославии. Нам хватило мудрости не вцепиться друг другу в глотку.
- На данном историческом этапе все резко обеднели. И это порой вспоминается даже ярче, нежели политические споры.
- Да, было сложно. Мы тогда провели большое социологическое исследование, заработали кое-какие деньги. Но, если в начале года на них можно было бы купить телевизор, то к концу 1991-го — десять китайских чайных чашек. Так что приходилось выживать, и работать на еще одной ставке в другом вузе. А потом стало полегче, пригласили работать в аппарат полпреда Президента, тогда в каждом субъекте федерации были представители Президента, контролирующие ход реформ на местах и действия исполнительной власти.
- И чем вы занимались?
- Я был специалистом-экспертом, работал под руководством Валерия Михайловича Адрова, не прекращая преподавательскую деятельность. И главной задачей было помочь людям пройти сложнейший этап начала этих реформ. Проблем был полный спектр — люди просили помощи. Фермеры, рабочие, предприниматели, учителя. Мы включались, помогали не только консультациями, но и подтягивали административные ресурсы, писали письма в инстанции, выбивали средства, искали варианты решения.
- Время было то еще. Жуткое. В Валерия Адрова даже стреляли. А вам лично угрожали?
- Угрожали. Понимаете, это действительно было сложное время, удивительно тяжелое. Но, вот как ветераны порой вспоминают время войны, с некоей теплотой — окопное братство, искренность и настоящие чувства, вот так, похоже, и здесь — все очень сложно, но по-настоящему. И мы были уверены, что находимся на правильном пути, что рождается новая настоящая Россия, мы освобождаемся от химер прошлого, и всходит заря будущего.
Это был очень пассионарный период. Было много людей, которые боролись за справедливость. Увы, встречались и неадекватные. Поэтому работали с разными людьми, и случались разные ситуации.
МЕСТО ДЛЯ ДИСКУССИЙ
- И вот первый этап становления демократии прошел. Осенью 1993-го парламент расстреляли. Начали формировать новый. Вы идете на выборы. Молодой читатель не поймет, но на тех выборах нет никаких праймериз, «Единой России», кандидатов, обязательных для прохождения, и прочего современного антуража. И вы побеждаете...
- Это были по-настоящему свободные выборы, без административного ресурса и денежного фактора. Осень, правда, была страшной. Когда я в октябре включил телевизор, увидел штурм Белого дома, то первая мысль мелькнула — американцы что-ли начали обстрел? Реально было тревожно, страна на грани гражданской войны. И, когда объявили новые выборы, я принял решение в них участвовать, потому что очень хотел, чтобы такое больше никогда не повторилось. А кто, если не я? И почему не я? Вот и пошел.
В партиях не состоял, денег не было, но они тогда особо ничего не решали. Наверное, имели значение потенциал, молодость, желание. Команда была. Была поддержка земляков, я ведь - харабалинский, местный, корневой. Опыт работы в ВУЗе многое давал, меня знали сотни студентов и выпускников. Вот все это вместе взятое, плюс определенная растерянность власти, и обеспечили, наверное, победу по нашему Астраханскому одномандатному округу.
- А какой была тогда Дума?
- На мой взгляд, это была самая выдающаяся Дума. Хотя она и работала всего два года. Потому что она была настоящей, не лакированной. Туда никто никого не отбирал сверху, депутаты проходили через честные выборы. Она отражала состояние общества. Доверились в тот период многие Жириновскому — вот ЛДПР и стала первой в партийной половине Думы.
И люди были яркие. Вообще, сформировалась целая группа европейски настроенных молодых депутатов, избранных не по партиям, а по округам, в которую влился и я. В нее входили Александр Жуков, Борис Федоров, Ирина Хакамада, Андрей Макаров и другие политики.
В ту пору удалось принять основные, базовые законы, в которых нуждалось общество. Ведь на стадии перехода от одной страны к другой образовался некий законодательный вакуум, его нужно было срочно заполнять. Много новых кодексов — среди которых гражданский и уголовный, большая группа законов по государственному строительству, включая закон о местном самоуправлении, который, в том числе, разрабатывал и я. И все это обсуждалось, корректировалось, дебатировалось.
- То есть парламент был местом для дискуссий?
- Да.
- Вторая сторона работы депутата — работа в округе. А тут проблема на проблеме!
- Конечно. Целый блок тяжелейших вопросов. Чаще всего социальных, которые приходилось решать, обращаясь в соответствующие департаменты, непосредственно к губернатору Анатолию Гужвину, лично договариваясь с руководителями учреждений, особенно когда нужно было определить ребенка на лечение.
Еще один крайне важный момент. Началась первая чеченская кампания. Неразбериха, сумятица, военные коммуникации были слабыми, солдатские матери искали хоть какую-то информацию о своих сыновьях, в том числе обращаясь к депутатам. Статус депутата тогда был достаточно высок, удавалось дозваниваться до командиров частей, восстанавливать связь с солдатом.
- Говорили, что уходя из Государственной думы, вы сдали служебную квартиру. Хотя, в ту пору уже многие избранники их приватизировали.
- Да. Сдал. По закону нужно было сдавать. Зачем нарушать? Я и дипломатический паспорт за время работы не получал, поскольку в загранкомандировки ездить было некогда.
НУЖНО ОПРЕДЕЛЯТЬСЯ — КТО МЫ?
- У вас за плечами огромный опыт работы на управленческих должностях разного уровня. И, наверное, на каждой из них приходилось преодолевать какие-то сложности, ведь кризис следовал за кризисом. А были ли, на ваш взгляд, какие-то относительно благополучные времена для Астраханской области? Которые можно вспомнить как условно светлые?
- Ну, наверное, начало тысячелетия. Где-то годы 2003-2008 были экономически стабильными, росло благополучие, рос уровень жизни, даже внешне люди выглядели добрее и спокойнее. Просто здесь важно определить — что считать хорошими временами, а что плохими? Бывали времена более тяжелые, но более честные и наполненные. И наоборот, времена сытые, но лукавые. Все относительно. Вопрос выбора. Вопрос сложный.
- Вы в ходе беседы уже упомянули фамилию Гужвина. Эпоха перемен, действительно, во-многом персонифицирована и связана с именем Анатолия Петровича. Как вы сейчас вспоминаете его?
- Понимаете, историческая память неизбежно формирует некоторую мифологичность образа. Ну, что-то типа, «Ленин и печник», «Ленин и бревно» и т. д. Я не буду сейчас рассуждать в стиле: «Гужвин и я», просто скажу - нам однозначно повезло, что в такие смутные времена у руля оказался настоящий лидер. Соседям, к слову, повезло меньше. Он был скроен из противоречий эпохи, он был человеком своего времени. Но. Он был местным. Он был патриотом. Он по-настоящему любил и знал свою малую родину. Он обладал отменной интуицией. И Гужвин, к сожалению, чисто физически не мог бы прожить долго. С таким графиком работы, с такой самоотдачей, с такой ответственностью. Он же утром приезжал на работу, а его уже на пороге встречали специалисты из службы по обращениям граждан и астраханцы, пришедшие за помощью. А вечером помощники грузили в его автомобиль два чемодана документов, с которыми он работал уже дома. Такие люди, увы, быстро сгорают.
- А теперь, пожалуй, самый сложный вопрос. Тридцать лет назад распался Советский Союз. Оценка этого явления до сих пор полярна — одни считают это катастрофой, другие — освобождением от некоего исторического груза. К чему склоняетесь вы лично ? Учитывая то, что вы все таки - кандидат философских наук?
- Сейчас одна из наших главных проблем — это преодоление кризиса идентичности. Необходимо понять — а кто мы такие? Чьими наследниками мы являемся? Российской империи? Февральского режима 1917 года? Советского Союза? Российской демократии 90-х? Вот пока мы не определим свой статус, степень преемственности, мы не сможем полноценно развиваться. Если мы наследники имперской России , то распад СССР — это освобождение. А если наследники советского периода — то катастрофа. Соответственно, пока мы не соберемся все вместе и не решим — а кто мы такие, и от чего мы избавляемся, и что мы наследуем, то так и будем спорить. Значит, нужно определяться. Я вижу свою Россию сильной вовне и человечной внутри.
