<h3>Дмитрий Гололобов, веб-портал <span style="text-decoration: underline;">slon.ru</span></h3>
<p><strong>У нашего президента есть несколько хобби. Все, например, знают про его любовь к продукции фирмы Apple. В последнее время стало ясно, что у Дмитрия Анатольевича есть хобби и в иной сфере. Законодательной. Это усиленная правка Уголовного и Уголовно-процессуального кодексов, особенно в части экономических преступлений.</strong></p>
<p>Создается впечатление, что кто-то из его советников (думать, что сам президент может ошибаться, конечно, неправильно) считает, что чем чаще правишь указанные кодексы, тем они лучше становятся и тем больше защищены права рядовых граждан и нерядовых предпринимателей. То есть, сначала были «первые медведевские поправки», потом «вторые», «третьи»...</p>
<p>Уголовный кодекс, а вместе с ним уголовная политика переходят в режим «ручно-поправочного» управления и ненаучно-административного «тыка». Нет там только одного – системного подхода. Если зайцу пришить еще лапок, он сороконожкой не станет. Авторы президентской методики исправления уголовного и уголовно-процессуального законодательства об этом явно забывают.</p>
<p>Разумеется, хорошо, когда уголовное законодательство в России смягчают. За столетия оно вообще существенно смягчилось по сравнению с имевшими место «потоком и разграблением» по Русской правде (хотя, увы, сейчас это тоже иногда случается). Однако смягчение законодательства, в особенности уголовного, имеет всегда некие неожиданные эффекты – как положительного, так и отрицательного свойства.</p>
<p>Интересно посмотреть последним поправкам, предложенным президентом, так сказать, «в глаза». А посмотрев, хочется сделать то, что когда-то сделал Робинзон Крузо: написать на одной части листа «хорошо», а на другой – «худо». Мне любопытно, прежде всего, что будет с экономическими преступлениями. Что дает устранение нижнего предела санкций? С первого взгляда – замечательную возможность гибче применять закон в тех или иных ситуациях. То есть, в случае необходимости дать совсем мало. Совсем много была возможность дать и раньше.</p>
<p>Но там, где возникает возможность дать совсем мало, немедленно возникает то, что одни специалисты любят называть «полем для договоренностей», а другие «коррупционной составляющей». Не следует забывать, что политика судов в части назначения наказания у нас строится, как во многих судах на Западе, на неких sentencing guidelines («инструкциях по назначению наказания»), где четко написано, сколько и за какую кражу можно, например, дать и какие есть смягчающие обстоятельства. Поле для творчества у связки «судья–следователь» – просто огромное, да и по отдельности они много что наворотить могут.</p>
<p>Так что положительное, в общем и целом, решение для отдельных господ, особо интересных российской юстиции, может обернуться специальным потайным списком: сколько то или иное смягчающее обстоятельство будет стоить и во сколько обойдется, чтобы получить ну совсем по минимуму.</p>
<p>Следует также учесть, что для экономических преступлений, которые являются тяжкими, важна не только и не столько минимальная санкция, которой тут при современной уголовной политике и статистике оправдательных приговоров вряд ли дождешься. Важно ограничить максимальную санкцию. Это имеет значение и в условиях, когда возможность «отрегулировать» причитающийся тебе срок путем сделки со следствием ограничена законодательно: или двумя третями, или (как предполагается сделать) половиной максимального срока.</p>
<p>Реально значимым вопросом для любого экономического преступника был, есть и будет вопрос: как раскаяться, возместить ущерб и гарантированно не сесть? Законодательство должно ясно и четко отвечать на этот вопрос. Иначе сознаваться, каяться и возмещать ущерб будет уже совсем «мелочевка», укравшая три мешка картошки, которой реально ничего не грозит, а «крупняк» предпочтет побегать по миру.</p>
<p>Отсутствие минимума санкции при сохраненном максимуме и при ограниченной возможности сделок со следствием ответа на этот вопрос не дает. Следовательно, модель не работает.</p>
<p>Вопрос может быть решен, соответственно, опять же путем введения аналогов тех же sentencing guidelines, которые, увы, у нас рассматривают сугубо как попытку посягнуть на независимость судов (ну и, конечно, на их возможность что-то заработать, так как при наличии четкой инструкции особо не пофантазируешь). Он также может быть решен дальнейшим совершенствованием модели сделки со следствием. В противном случае предлагаемая сейчас модель управляется только либо в ручном режиме либо путем коррупционных методов.</p>
<p>Что же касается штрафов, то тут, хоть плачь, не произошло долгожданное замещение существенного количества санкций в виде лишения свободы чисто финансовыми. Не оштрафуют теперь Ходорковского и прочих. Как-то это все «не бьется» с концептуальной идеей президента наказывать стократным штрафом за взятки. То есть в этом плане новая инициатива президента построена по старому «черномырдинскому» принципу «хотели как лучше, а получилось как всегда»: сделали, засветились, что-то вроде смягчили – и ладно. Хотя чувствуется желание власти выстроить модель борьбы с экономической преступностью по принципу «crime does not pay» (преступление прибыли не приносит), но какое-то уж очень неуверенное. Эффекта для экономических преступников это иметь пока не будет, поскольку не будет возможности заплатить крупный штраф и окончательно «закрыть» вопрос своего уголовного преследования.</p>
<p>Да и гипотетически, даже если бы и была существенная замена «тюремных» санкций финансовыми, когда бы наш запуганный судебный корпус начал внедрять это все в практику, не думая о том, что завтра к нему придут и спросят, сколько ему дали? Без пары лет бессмысленных метаний и пары разъяснений Верховного Суда точно бы не обошлось. Борьба же с экономическими преступлениями и, прежде всего, с их корпоративной разновидностью должна идти только системно – путем создания соответствующих стимулов для участников процесса.</p>
<p>С одной стороны, преступнику должно быть выгодно заплатить, пусть даже и много – и «рассчитаться вчистую» с государством. С другой – законодательство должно «отсекать» попытки предъявления необоснованных претензий как государством, так и частными лицами. Соответственно, можно доработать законодательство на концептуальном уровне в соответствии с другим озвученным предложением президента: чтобы преследование по экономическим преступлениям осуществлялось исключительно на основании заявления потерпевшего. Если начать внедрение этого предложения, то будет возможен некий аналог западного режима противодействия commercial fraud, когда дела о коммерческих мошенничествах рассматриваются в порядке гражданского судопроизводства исключительно по инициативе истцов.</p>
<p>С одной стороны, это сильно удорожит и затруднит преследование преступников-ответчиков в тех случаях, когда преступление не носит очевидно уголовного характера и нельзя просто подать заявление о преступлении. С другой стороны, это переносит бремя борьбы со сложными экономическими квазипреступлениями – когда непонятно, что и где украли и украли ли вообще – на плечи заинтересованных лиц-заявителей.</p>
<p>Подобные процедуры в западной практике обеспечиваются весьма внушительным антуражем правовых средств: раскрытие информации и арест активов, иное, чем в уголовном процессе, бремя доказывания, возможность предъявлять иски к большим группам сопричинителей, широкие возможности осуществления взыскания. Пока же за все у нас, как и прежде, будет отдуваться государство, неуклюже пытаясь годами расследовать сложнейшие коммерческие схемы. Штрафы пока постоят скромно в сторонке.</p>
<p>Таким образом, новая инициатива президента является – по крайней мере, для сферы экономической преступности – лишь маленьким камешком. От него вроде как пошли большие круги, но много тины он со дна не поднял. Будем ждать, что все-таки президент захочет бросить камень побольше и повесомее.</p>