И это не та «астраханщина», о которой говорил месяц назад мэр Олег Полумордвинов, характеризуя мусор на улицах. Это первый в стране масштабный антикоррупционный процесс, который, как считают некоторые историки, вбил один из последних гвоздей в крышку гроба НЭПа. Он начался 29 августа 1929 года. То есть, на подходе очередная годовщина.
По улице коррупцию водили
Нет, не коррупцию. Экономическую контрреволюцию, что гораздо хуже по причине политической составляющей. Такого шествия Астрахань, пожалуй, еще не видела. Утром, из «Белого лебедя» под усиленным конвоем в Драматический театр привели 129 человек. Вовсе не для просмотра спектакля. Напротив, главными действующими лицами были именно они. Под «скамью подсудимых» отдали всю переднюю часть партера. В городе на тот момент не нашлось другого подходящего здания для столь массового судебного действа. В партере сидел народ «разного фасону» - председатель губернской налоговой комиссии А. В. Адамов и его заместитель А. А. Алексеев, заведующий губернским торговым отделом А. В. Панков и его заместитель В. С. Протодьяконов, фининспектор И. Н. Семиков и агент рыбно-сырьевой конвенции А. И. Авдеев, а также господа-нэпманы, рыботорговцы, заготовители и прочая обвиняемая в серьезных преступлениях публика.
И сам «спектакль» занял почти два месяца. Причем шел он не только в здании Драматического (тогда чаще говорили — Зимнего) театра. Отдельные его акты проходили на улицах, в трудовых коллективах, школах и институтах. Причем, не только в Астрахани. Процесс получил Всесоюзную огласку.
А что случилось-то?
Причин для искоренения «астраханщины», конечно, было множество. Но поводом стало… Как это ни странно — газетное выступление. Точнее — целая череда этих выступлений в газете «Поволжская правда». Материалы живописали загнивание и разложение отдельно взятых советских органов в тесной связи с кооперацией. Газета выступила. Ее призыв подхватили широкие массы трудящихся. Которые в своих письмах стали требовать «ответственные органы» разобраться и наказать по справедливости. К тому времени страна уже знала о т. н. «шахтинском деле», и ряде других экономически контрреволюционных процессов. Окружные ОГПУ и прокуратура приступили к расследованию. И тут выяснилось, что в Астрахани сложилось нечто такое, что в Италии называлось «мафией». С рыбным «душком».
Кратко о сути. Совслужащие поставили на поток механизмы незаконного обогащения. Как сообщалось: «Обвиняемые — работники финансового отдела — в 1925–1928 гг. сознательно снижали налоговое обложение крупных частных предприятий и предоставляли им незаконные отсрочки платежей. В результате этих преступных действий недопоступление в государственный бюджет налогов от частнокапиталистических предприятий выразилось в сумме 5 500 000 рублей. Кроме того, за ними образовалась недоимка налогов в сумме 4 116 000 рублей.
Обвиняемые — работники торгового отдела Астрахани — предоставляли частным рыбопромышленникам право увеличенного сверх установленной нормы вылова и обработки рыбы-сырца, что привело к захвату частниками значительной части улова рыбы в осенние путины 1927–1928 гг. Преступные действия работников торготдела привели к дезорганизации внутреннего потребительского рынка спекулятивными ценами на рыбу частных предприятий. Председатель губернской налоговой комиссии А. В. Адамов и его заместитель А. А. Алексеев, заведующий губернским торговым отделом А. В. Панков и его заместитель В. С. Протодьяконов вместо выполнения лежащей на них обязанности защищать интересы обобществленного сектора народного хозяйства систематически получали взятки от частных владельцев торгово-промышленных предприятий».
Торговали — веселились
Короче говоря, рыбная продукция в Астрахани «поплыла» не по государственно-кооперативным каналам, а по частным. А нижневолжская рыба в молодой стране Советов являлась мощным ресурсом. В ту пору северные моря еще не были освоены, Дальний Восток только начинал индустриализацию, а Азово-Черноморский бассейн по видовому разнообразию и уловам нам в подметки не годился.
Поэтому ответственные товарищи, наряду с нэпманами, шиковали на полную катушку. Разлагались, как говорится, не только материально, но и морально. Вот как об этом писали в брошюре: «Астраханщина перед пролетарским судом» (Саратов, 1930): «Применяя те же приемы — взятку, спаивание, обхаживание и потакание развратным наклонностям, частник поставил себе на службу все звенья Финотдела».
В материалах дела фигурируют различные свидетельства «разложения». И это не только взятки, водка или коньяк, но и частный притон с девицами легкого поведения и кокаином. Это само по себе уже вызывало ненависть народа, особенно ловцов, большинство которых продолжало жить в нужде (тоневые рабочие получали 13 рублей в месяц, а частники своим платили по 30). Но для вердикта суда были важны не девицы, а политическая окраска. Народ требовал возмездия не за разврат, а за «очевидные факты сдачи классовых позиций и грубое нарушение всей политики партии». В прессе писали, что: «За 12 лет существования нашего пролетарского государства мы еще не видели такого наглого выступления врага на хозяйственном фронте».
А это уже совсем другое.
Карающий меч пролетариата
Поначалу подсудимые не осознавали всей серьезности момента. Держались сплоченно и даже вызывающе. Но постепенно, под гнетом улик и нарастающего общественного осуждения (а смерти для них настоятельно требовали во многих городах СССР, причем не только взрослые, но и юные пионеры), начали сдаваться и признаваться… во взяточничестве. Поочередно говорили:
- Признаю свою вину. Но только по статье 117, а не по 58\7.
Последняя статья и означала экономическую контрреволюцию. Тут уже «маячил» расстрел. Переквалифицирование статьи в более легкую теоретически было возможным, но дело набрало такие обороты, что о нем говорили на самом верху. Утверждали, что само слово «астраханщина» ввел в обиход лично И.В. Сталин. А бичующие эпитеты, такие как «классовое предательство», «пролетарская ненависть», «требование народной справедливости» заполонили газеты и проникли в радиоэфир. Дело перестало быть экономическим, став политическим. Астраханская газета «Коммунист» пачками публиковала письма ловцов, рабочих, ремесленников, служащих с гневным призывом: «Расстрелять!».
Со всех концов Советского Союза поступали телефонограммы-резолюции с аналогичными требованиями. В октябре 1929 года в Астрахани находилась делегация луганских рабочих, прибывших для ознакомления с жизнью города и рыбозаготовками на промыслах. Они рьяно поддержали требования возмездия. В наказе говорилось, что: «В то время, как мы — подземные кроты (образная стилистика сохраняется!) занимаемся тяжелым горняцким трудом, напрягая все силы для выполнения пятилетнего плана, астраханские вредители делают контрреволюционные дела и транжирят народные деньги».
Никакие адвокаты в таких условиях спасти бы, наверное, не могли.
И председательствующий на суде товарищ Фридберг потребовал применения высшей меры социальной справедливости к 21 преступнику. Писали, что зал (точнее, аудитория вне «скамьи подсудимых) в этот момент запел «Интернационал».
Суд приговорил: председателя губернской налоговой комиссии А. В. Адамова, заместителя заведующего налоговым подотделом губфинотдела А. А. Алексеева, заведующего торготделом А. В. Панкова, его заместителя В. С. Протодьяконов а, члена губернской налоговой комиссии Г. А. Власова, фининспектора И. Н. Семикова, агента рыбно-сырьевой конвенции торготдела А. И. Авдеева, частных рыбопромышленников и торговцев И. С. Солдатова, X. М. Заславского, С. Н. Кузнецова, И. Е. Калинина, Н. С. Блоха, С. А. Вишнепольского, М. В. Полевого — к расстрелу (Панкову расстрел был заменен ВЦИК 10 годами лишения свободы). К 10 годам лишения свободы приговорены 8 рыбопромышленников и 5 сотрудников финансового отдела. Оправдано было 7 подсудимых, остальные приговорены к разным срокам лишения свободы и принудительных работ
Прославились...
В те дни Астрахань прозвучала на всю страну. Понятое дело, в очень критичной форме. Астраханцев ругали за то, что здесь большое место занимает частно-торговый капитал, за то, что рыбники так и не стали сознательными пролетариями, за то, что кооперативная линия тут очень подорвана, а партийные органы не способны к самокритике. Короче говоря, чиновники пили-ели с нэпманами и вот вам — угроза диктатуре пролетариата!
Но на дворе стоял 1929 год. И новая экономическая политика (НЭП), которая в 1922 году не дала стране умереть от голода, постепенно… сворачивалась. Нет, ее официально не запрещали, но первый пятилетний план и начавшаяся коллективизация уже делали ее неактуальной. И тут еще «астраханщина» - очередной угар НЭПа, проявление классовой недальновидности. Посему в том, что экономические свободы 20-х закончились, есть и серьезный астраханский вклад.
А слово «астраханщина» на долгие годы стало нарицательным.
