Екатерина Ивановна Гужвина о своем сыне Анатолии

Жили мы дружно. Никогда не слышала и не видела, чтобы родственники поссорились.
В 1945 году я вышла замуж и попала в семью Гужвиных. Толя родился через год. Моя свекровь, Мария Ивановна, была домохозяйкой, свекор, Михаил Васильевич, всегда такой добрый, приветливый, работал конопатчиком. Все мы простые люди. У свекрови было два брата. Их дома стояли на улице рядом. И мы в маленьком домике прожили десять лет вместе со свекровью. Потом дворы стали убавлять, мол, много места занимают. А по русской крестьянской традиции, когда сын женится, ему начинают строить дом. Вот и для моего Петра Михайловича родители стали строить дом, и мы, конечно, помогали, чем могли.
Построили дом, а мы привыкли жить с ними вместе и всё не переходим в свой собственный. Вот как-то Петр Михайлович был на работе, а свекровь мне и говорит:
- Катя, когда вы будете в свой домик переходить? А то зачем мы его строим?
А Толя посмотрел на неё и говорит:
- Мы не пойдем в свой дом, будем тут жить, вместе.
Бабушка рассмеялась:
- У вас теперь свой, новый дом. Переходите и живите на радость и счастье. А мы здесь все, рядом с вами.
Ну вот, перешли мы в свой дом, а брать с собой почти нечего, кроме кроватей да стола с табуретками. Я там убралась, перемыла полы, постельку Толе застелила:
- Всё, давай спать.
- Нет, папу подождем!
Вот сидим вдвоем, как-то не по себе. А Толя смышленый был:
- Мама, пошли до деда и бабы Муси! – Так он звал мою свекровь.
Я подхватила его, и мы пошли. Петр пришел с работы, видит, никого нет. Пошел тоже к родителям, догадался, что мы там. Свекор все понял:
- Раз уж вы все здесь собрались, я вам на полу расстелю постель, спите здесь.
Кровать-то свою мы уже в новый дом забрали. Вот так дружно мы жили, что и расставаться не хотелось.
Работала я все время в дошкольных учреждениях – и нянечкой, и завхозом, оттуда и на пенсию ушла. Толя ходил в детский садик. У меня много его детских фотокарточек. Он заводилой был, в концертах выступал. А дед, мой отец, любил наши утренники. Всегда просил:
- Вы уж там скажите, когда будет праздник, я приду.
Придет, сядет в переднем ряду. Детишки поют, танцуют. Он всем хлопает, а особенно доволен, когда внук выступает.
Толя любил своих стариков, и сам у них был любимчиком, такой ласковый, приветливый, он словно светился улыбкой. Дедушка, то один, то другой, приходя, обязательно гостинец принесет. А у нас, тогда молодых, денег мало было, всегда надо купить то одно, то другое, всегда недостатки. Так что гостинцы эти всем в радость.
А ещё, бывало, мой отец соберет всех нас – у моей сестры девочка была, а у сводного брата Виктора – мальчик, он постарше наших, - да ещё детвору с улицы и говорит:
- Вы, девчата, приходите помочь матери пироги да плюшки печь, а мы будем елку наряжать, Новый год праздновать.
Пригласит детвору всю, у кого отцы на фронте погибли, елку нарядит. Вот такое отношение было к детям. Толя все это видел и понимал, почему такое дружное сочувствие к сиротам было. А мы подарки соберем, кулечки сошьем, туда семечек насыплем, мама испечет что-нибудь вкусненькое. Это уже в 1948 – 57 годах было.
Помню, однажды на Новый год мы елку не достали, так мой отец пошел и где-то срубил деревцо, принес домой. И мы его так убрали, так разукрасили, что никто и не узнал, что это вовсе не елка нарядная. Зато праздник был от души.
В Ахтубинске фамилия Гужвиных встречается часто, но это не родственники, а однофамильцы, и сейчас там много Гужвиных. А родных, каких я знаю по свекру, уже остается мало. Вот в Саратове жил брат мужа, Виктор Михайлович Гужвин, Толин дядя. Как-то летом он с женой приезжал ко мне в гости в Ахтубинск, где я живу летом, со своей внучкой. Потом прислали письмо, как все им здесь понравилось, все очень довольны. Внучка пишет: бабуля, мне хочется ещё к вам приехать.

Теперь остались Петя Гужвин, сын Анатолия Петровича, и дочка Лена вернула фамилию отца, растут её сын Игорь Гужвин и маленький Кирюша, Оля Гужвина, Михаил Гужвин и Маруся Гужвина.
Дед Михаил Васильевич умер в 1970 году. Уже Леночка родилась. Ей было три года, когда Толя с Надей привезли её познакомить с родственниками, и вот дед смотрит на нее, по головке так ласково гладит и улыбается довольный:
- Наши глазки, черненькие, наши.
Она ему уже правнучкой доводилась, а сейчас я Петиным и Лениным детишкам прабабушка. Пятеро правнуков! Последнего Толя так и не увидел.

… Вспоминается, как Толя в школу пошел, в первый класс. И баба Муся, моя свекровь, говорит мне: не волнуйся, иди на работу, я сама его наряжу и поведу в школу. А я думаю про себя: как же я-то не пойду его провожать в школу? Прибегаю с работы, а тут все приготовлено. Толика в первый класс одели, принарядили. Свекровь мне: ну что ты прибежала? А я ей: мам, ну как же я не пойду? Смотрим, и Петр Михайлович бежит: событие – сын первый раз в первый класс! Школа рядом была, сейчас в этом здании, по-моему, интернат находится.
Был у Толи товарищ Виталик Шадчнев. Они ещё в садик вместе ходили, а он на несколько месяцев моложе Толи, и его в первый класс не брали. Виталя узнал, что его не берут в школу, родителям скандал устроил: я в школу хочу, Толя будет учиться, и я с ним! Родители пошли к директору, упросили принять их сына в школу, и его приняли. Так и учились вместе. На 50-летие Толи он приезжал, работает в Пензе в каком-то институте. Иногда заезжает летом. А с Толиком они до того сдружились, что всегда были вместе.
В школе за Толю краснеть не приходилось. Он легко и хорошо учился, занимался спортом, особенно любил футбол. И отец сильно переживал, если во время игры сын вдруг упадет или столкнется с кем-нибудь. Сразу: батюшки! Я его успокаивала: видишь, уже встал, снова бежит. Когда родителей приглашали на собрание в школу, Петр Михайлович обычно мне говорил:
- Я сам пойду, а ты дома оставайся.
Значит, не приходилось стыдиться за сына. Успехи Толика прибавляли отцу гордости.
… Отправили Толю учиться, он выбрал рыбвтуз. Уехал поступать, а я плачу: как же он там будет один, в городе. Душою-то я понимаю, что не удержишь его в деревне, и сама хочу, чтобы он учился, а переживаю: что да как с ним будет, как же он без меня? Дедушка и свекровь меня успокаивают: да что ты плачешь, может, вернется еще Толя домой, свет клином не сошелся на учебе, дед, гляди, не учился, да живет.
И вот Толя приезжает: все экзамены сдал, в общежитие устроился. Светится весь радостью: буду учиться в институте. Тут и муж мне говорит:
- Да ты что расстраиваешься, Астрахань рядом. Он на выходные будет приезжать, да и мы с тобой, может, соберемся да поедем его проведать. Радоваться надо – сын в институт поступил, как же не учиться-то.
Тут и я вроде бы успокоилась: все нормально, Толя учится. А он очень хотел учиться. С таким настроением и уезжал. Мы собрали ему в дорогу большой чемодан. Потом он рассказывал: ой, мама, такой чемодан вы дали здоровый, еле его пристроил. Комнатки-то в общежитии небольшие, места мало, не развернуться.
Учился он нормально, с интересом, с удовольствием.
А тут мужа направили председателем колхоза «15 лет ВЛКСМ» в село Покровку. Опять слезы: не хочу ехать в колхоз, только в свой дом перешли. Это было в 1965 году. Ну, хочешь, не хочешь, а ехать надо. Поехали мы в колхоз, район наш тогда Владимировским назывался. Там тоже Гужвины работали. Один из них, тракторист Петр Кузьмич Гужвин, в бою закрыл амбразуру немецкого пулемета своим телом, ему присвоили звание Героя Советского Союза. На открытие памятника герою, помнится, приезжал первый секретарь обкома партии Леонид Александрович Бородин.
В Покровке мой Петр Михайлович работал от зари и до зари, председатель колхоза – за все в ответе. А он – сердечник, сердце частенько прихватывало. Ему все хуже и хуже становилось, и мы уехали в Баскунчак. Там ему дали от колхоза «Путь коммунизма» производственный участок, но Петр Михайлович полтора года проработал, и все – сердце отказало, умер. Я осталась одна. Мне предлагали квартиру в Баскунчаке, но с условием, чтобы дом свой отдать колхозу. Я с Толей поговорила:
- Толик, мне этот домик такой ценой достался. Он очень дорог мне. Отца нет, родителей нет – ни моих, ни Гужвиных. Что у меня теперь самое дорогое в жизни – это ты да этот домик. Конечно, мне будет трудно, дом ещё не достроен, как следует, ступенек нет, вместо них трап проложен. Но дом я не брошу.
В общем, так я и осталась в своем домике и до сих пор в нем живу. Достроить дом помогали брат Виктор Алексеевич и сестра моя, она и сейчас в Ахтубинске живет. Как весна, уезжаю в Ахтубинск, а осенью приезжаю к Леночке в Астрахань. Летом детвора любит у меня гостить.
А Толя, когда приезжал, всегда говорил:
- Вот похожу по этой земле, и мне как-то радостнее на душе, будто родная земля мне силы придает и бодрость.
Толя закончил институт, так в Астрахани и остался.
Трудно сказать, предчувствовала ли я его судьбу?
Конечно, каждой матери хочется, чтобы дитя пошло в жизни, как говорится, по хорошей дорожке. А что потом будет, разве заглянешь? Не пересказать, сколько переживаний было за него. Губернатор – это даже не председатель колхоза, ответственность за всю область, нагрузка, напряжение, а сердечко пошаливает, здоровье надо бы поберечь, а ему все некогда. И опять я за него переживаю. Как Астрахань «Вести» передает по телевидению, я у телевизора, все выпуски смотрю. Соседи на лавочке вечером сидят, а я бегу последние известия смотреть. А был случай: его только что по телевизору показали, я порадовалась, как всегда, когда его вижу, значит, здоров, все в порядке. Выхожу во двор, а Толя калитку открывает и во двор заходит:
- Ба, Толя, как же это так получилось? Я только сейчас тебя видела по телевизору!
- Да ты что, мама, это меня снимали вчера или позавчера.
- А я-то думала, если тебя вижу на экране, то ты в Астрахани.
- Ну, не всегда так бывает, мама, - улыбнулся он.
… Толечка подрастал. Жить стало получше.
Сын рос не балованный и не хулиганистый. Друзья его уважали. Троюродный брат Виктор Клочков на три года старше Толи, но тоже с уважением к нему относился. Было однажды у ребят модное поветрие – красные носки. А их в продаже не было, только черные да изредка белые. Виктор заходит к нам: а что это вы хотите делать? Да вот носки красить! Он побежал домой и тоже давай красить носки в красный цвет.
Толик был заметным парнем. Хотелось и одеваться хорошо, да возможностей особых не было. Иногда попросит: мама, сделай мне черную рубашку и белый галстук.
И опять крашу ему белую рубашку в черный цвет. Порой скажет: я пошел на улицу погулять с ребятами. И я не беспокоилась. Наверное, время было другое, и в голову не приходило, что там напьются или подерутся. У Толи были хорошие друзья, и я была спокойна.
В его воспитании больше было любви, чем строгости. Бывало, с мужем повздорим, все в жизни бывает, но увидим, что Толя домой идет, - все, всякие раздоры прекращаются. И вот они так и ходят друг за дружкой: папа – Толя, папа – Толя. Отец иногда сам собирался: пойду, посмотрю, как там наш сын гуляет. Это были школьные вечера под 7 ноября, 8 марта или Новый год.
Я иногда говорила:
- Толечка, я видела тебя только до седьмого класса, а потом ты то спортом занимался, то в школе вечер какой-то или кружок… Ты все уходил да уходил…
Он улыбался, а улыбка у него такая хорошая, что никак сердиться нельзя:
- Да ведь я каждый раз приходил, мама.
Помогать в учебе Толе было некому. Отец – весь в работе, а у меня – 6-7 классов – и вся учеба. Толя читать любил, и читал он много.
Его первой учительницей была Лидия Николаевна Кумынкина, потом была Раиса Андреевна Репа.
Мама с папой были рады, что Толя поступил в институт. Они уже дружили с Наденькой, она из нашего села. Толя первый курс окончил и приехал домой, мы жили тогда в Покровке, а Надя уехала сдавать вступительные экзамены, и вот она звонит и говорит: «Толя, я сдала все на пятерки». Он такой гордый, обрадовался, а мы уже знали, что Надя Бурцева будет наша, она и в школе училась хорошо. Потом мы ее папу и маму узнали, папа – бухгалтер, а мама – домохозяйка. Толя попросил у папы машину встретить Надю в Ахтубинске. Они приехали к нам жизнерадостные, счастливые, что будут вместе учиться. Так оно и было: поженились, вместе учились. Ленушка появилась. Анна Васильевна, Надина мама, поехала к молодым помогать. Рассказывала, как пустили их на квартиру. Спали на веранде, страшно холодно. Постелька и одежонка были неважные. Потом нашли квартиру получше. Мы все помогали, как могли. А Толя так и пошел по комсомольской линии. Характер у него такой: он за всех переживает, все принимает близко к сердцу, очень ответственно ко всему относится. Я думаю, поэтому его и заметили.
И только все в жизни стало налаживаться, как отец наш подкачал. Он в Ахтубинске в госпитале был и там умер. Мне только на второй день сказали, а Толе позвонили сразу. Они с Надей в ночь приехали ко мне в Баскунчак. Лена в тот год в первый класс пошла, она открытку прислала, я ее Петру Михайловичу в госпитале показала. А Петенька маленький, ему всего годик был. После похорон Надя уехала к ребятишкам, а Толя до девяти дней был у меня в Баскунчаке. Я так трудно все переживала, просто ужас, а тут они Петеньку мне передали. Я его в садик устроила. Придем с работы, я его у окна посажу: ты, Петенька, сиди здесь и смотри в окошечко. А он теперь вспоминает: «Ты говорила: «Я пойду во дворе дрова тюк-тюк нарублю, приду, и печку будем топить»». Так и было. И я с этими заботами стала понемногу отвыкать от тягостных воспоминаний о смерти мужа. В садик идем, я на саночках Петю везу. И я так благодарна Наде, что они оставили мне тогда Петеньку. А Ленушка, как школу кончит, тоже приезжает. У меня снова семья, и они, спасибо всем, ездили и поддерживали меня. И Анна Васильевна тоже пришла, вот так и собрались все вместе.
А Толик, когда приезжал, всегда со всеми поздоровается. Он с детства уважительный к людям. Сидят старушки на скамеечке, он подходит к ним: «Ну, как вы здесь поживаете?». Обязательно справится о здоровье.
Всегда, когда он приезжал ко мне в Ахтубинск, двор был полон народу. И каждого-то он выслушает, с каждым поговорит. И старушки говорили мне:
- Человечный сын у тебя, Екатерина Ивановна!