Тысячи россиян лишатся лекарств и умрут. Россия отвечает на санкции

«Это война против собственного народа»

Российские власти в качестве одной из ответных мер на новые американские санкции планируют ввести запрет на поставку лекарственных средств из США.

13 апреля в Госдуму был внесён соответствующий законопроект, который сразу же подвергся резкой критике со стороны Совета Федерации РФ. Спикер Госдумы Вячеслав Володин заявил что, Россия импортирует из США 1019 наименований лекарственных препаратов, и лишь 90 из них не могут попасть под запрет из-за отсутствия российских аналогов. Однако многие эксперты «бьют в колокола», так как данный запрет не нанесёт существенного вреда экономике США, зато может повлечь за собой серьезные риски россиян, нуждающихся в жизненно необходимых лекарственных препаратах. Тем не менее, парламентарии непреклонны: резонансный законопроект планируют принять уже в конце июля, сообщает "Национальная служба новостей".

Документ предполагает не только фактический разрыв международных отношений, но и запрет импорта из США и стран — их союзников (преимущественно государств-членов ЕС) фармацевтических препаратов. Речь идет о тех лекарственных средствах, аналоги которых формально есть в России, то есть о большей части импортных лекарств. Ожидается, что законопроект будет принят, поскольку его авторы — лидеры думских фракций. «Лента.ру» узнала, почему их инициатива может стать смертным приговором вовсе не для американцев, а для россиян.

Майя Сонина, директор фонда помощи больным муковисцидозом «Кислород»

В России около трех тысяч больных муковисцидозом. В том случае, если законопроект примут, мы им не поможем, даже если разорвемся. Те препараты, которые они получают пожизненно, как правило, импортного производства — из Америки и Европы. Это и гепатопротекторы, и муколитики (препараты для отхаркивания мокроты), и антибиотики, и инсулин — диабетиков среди них достаточно. Российские аналоги не выдерживают критики: на фоне их приема возникают тяжелые осложнения. Мы, к сожалению, это знаем на печальной практике: пациент выписывался из клиники, где ему назначали отечественные дженерики, и через короткое время у него ухудшалось состояние, отказывала печень.

Восстановиться после их приема невозможно, потому что это приводит к дальнейшей невосприимчивости к любым препаратам — в частности, сильнодействующим антибиотикам и, как следствие, к летальному исходу. Колистин, тобрамицин для ингаляций — долго можно перечислять этот список, наши больные принимают их пожизненно, и только на этих препаратах и держатся, только благодаря им выживают.

Российские аналоги — это неочищенные препараты, не прошедшие клинические испытания... Испытания проводят прямо на пациентах: каждый раз они должны вызывать скорую и регистрировать побочные эффекты, затем идти к начальнику поликлиники, который собирает консилиум и решает, что препарат не подошел. Только после этого по индивидуальному заказу закупается оригинальный препарат. Это небезопасно для самих пациентов, и эта практика — по замещению российскими дженериками — идет уже давно.

Но теперь получается, что рабочее лекарство нельзя будет выписать даже после решения консилиума. Более того, под угрозой запрета вообще все препараты. Наш основной муколитик «Пульмозим» (Дорназа альфа), который дает возможность продлить жизнь (без специального лечения больные живут до 16 лет), пока не имеет аналогов. Но он уже разрабатывается, и как только выйдет — все.

В законопроекте говорится не только о лекарствах, а вообще о любых товарах. Мы закупаем в Америке и Европе кислородные концентраторы, ингаляторы, компрессоры для ИВЛ-аппаратов, дыхательные тренажеры, вибромассажеры для дренажа мокроты, откашливатели, аспираторы и так далее. Не дай бог встретиться с отечественными: тот же кислородный концентратор перегорает моментально! И если человек кислородозависим, а в сети происходит скачок напряжения, аппарат просто отключается, и пациент задыхается.

Лазейка с личным провозом лекарств вряд ли сработает. Представьте себе обычную семью из деревни в Челябинской области. Как они будут ездить? Это же огромные деньги! Безусловно, наши волонтеры как могут используют все способы доставить лекарство, в том числе полулегально, но они сильно рискуют, потому что бог его знает, что придет в голову таможеннику. При легальном способе надо было ждать решения врачебного консилиума федерального профильного учреждения. Теперь легальных способов не остается.

За границу на операцию мы перестали отправлять — это дикие деньги. Однажды мы попытались отправить за государственный счет, но документов ждали настолько долго, что девушка, которую отправили в Страсбург, не доехала до клиники и скончалась на вокзале.

По итогам санкций наша возможность помочь подопечным снизилась в восемь раз. Раз в квартал назначают внутривенный курс антибиотиков: 9 граммов меронема при тяжелой синегнойной инфекции легких, курсом 21 день и стоимостью 300 тысяч рублей. Порой у родственников больных возникает ситуация, когда нечем платить за похороны, и мы предлагаем кремацию. Сейчас у нас очередь на полтора года. Некоторые не успеют дождаться.



Фото: Bayer AG / Getty Images

Гуманитарное убежище удавалось получить лишь единицам, а пациентов с редкими заболеваниями порядка полумиллиона в стране. Еще больше диабетиков и астматиков, которым совсем не жизнь без иностранных препаратов. Всем срочно эмигрировать? Так не выйдет. Никогда не знаешь, как работать в стране, где издаются суровые законы, которые компенсируются как бы необязательностью их исполнения, да еще и на фоне огромнейшей коррупции. Все настолько непредсказуемо и странно, что я не могу прогнозировать, как мы будем с этим работать.

Екатерина Бермант, директор фонда «Детские сердца»

Я даже не знаю, что про это сказать. Это война против собственного народа. Как можно запретить привозить в страну лекарства или медицинское оборудование, которое мы сами производим плохо? Как?

Каждому третьему нашему подопечному нужен кардиостимулятор. Мы имплантируем аппараты только иностранного производства. Российские аналоги в нашей стране есть, но мы не рискнем заказывать их нашим пациентам, потому что срок годности, качество и все остальное разнится примерно, как «Запорожец» и «Мерседес». Они, конечно, не сразу ломаются, но гораздо чаще и быстрее, ведь западные стандарты качества у нас не приняты. Сейчас мы пользуемся услугами дилеров, и если их запретят, я не знаю, как мы будем выкручиваться. В законопроекте есть пункт о том, что разрешается ввоз товаров для личного использования, но, понимаете, на 600 человек ввезти кардиостимуляторов в кармане не получится.

Да, кого-то мы продолжим отправлять на операции за границу — хотя бы здесь, надеюсь, что-то будет в порядке, но всех за границу не отправишь, никаких денег не хватит. Нам уже их не хватает, потому что все цены привязаны к курсу доллара. Так что это будет просто гибель какая-то. Это очень глупая мера, которая не приведет ни к чему, кроме урона тощей и больной экономике и ущерба здоровью жителей страны. Хотя они [депутаты] этого не заметят.



Екатерина Бермант на благотворительном мероприятии
Фото: аккаунт Екатерины Бермант в Facebook

*По данным фонда, ежегодно в России рождается 14 тысяч детей с врожденным пороком сердца, 10 тысяч из них могут быть прооперированы за счет бюджета, остальным остается надеяться на помощь фондов.

Екатерина Чистякова, директор фонда «Подари жизнь»

Запрет на ввоз лекарств из США и других противных иностранных государств, согласно законопроекту, не коснется тех препаратов, аналогов которых нет в России (или которые можно, скажем, ввезти из Индии). Это хорошая новость. Судя по тексту, новые препараты, которые находятся под патентной защитой и не могут быть воспроизведены (те же «Адцетрис», «Опдиво», «Китруда»), нас не покинут по причине нового закона.

По многим другим препаратам мы перебьемся тевовскими дженериками. Или венгерскими (наверное). Ну или российскими аналогами. То есть доступность лекарств снизится, но не глобально (будет сильно зависеть от списка стран, которым откажут в импорте лекарств).

На этом хорошие новости заканчиваются. Плохие новости такие. Пострадают пациенты с лекарственными аллергиями. Например, у препарата есть российский и израильский аналог, но на них аллергия, и нужно немецкое лекарство (а оно под санкциями). Это гипотетическая ситуация.

Могут пострадать пациенты с тяжелыми хроническими заболеваниями, которым нужны препараты пожизненно и в больших дозах. Например, антибиотик для лечения воспаления легких может быть условно любого качества, так как курс лечения длится недолго и дозы невелики. Но тот же антибиотик для пациента с муковисцидозом должен быть самым высококлассным (с точки зрения токсичности, в частности), так как принимается ежедневно, пожизненно и в больших дозах.

Может пострадать конкуренция на лекарственном рынке. Для того чтобы все производители работали над качеством и доступностью своих препаратов, нужно, чтобы рынок был большим. Но если доступ лекарств на российский рынок ограничат, то конкуренция может съежиться.

Впрочем, все эти последствия пока гипотетические. Реальная ситуация очень сильно зависит от того, какие именно лекарства войдут в ограничительный список — если, конечно, закон будет принят.

Есть и две нейтральные новости. США точно не пострадают. Российский лекарственный рынок — не очень лакомый пирог. Народу в России много, а вот денег — маловато. А что интересует любую фарму, даже американскую? Правильно — деньги, которые можно выручить от продажи лекарств. От принятия этого закона могут пострадать только бедные, а богатые точно не пострадают. Проект закона не ограничивает возможность граждан ввозить любые лекарства для личного применения. А кто может съездить в Германию за таблетками? Уж точно не бедные. А вот богатые могут, поэтому после принятия закона они ощутят разве что некоторые неудобства.

Александр Саверский, президент «Лиги защитников пациентов»

Это санкции против своего народа. Это нарушение международных норм в отношении права на охрану здоровья, в том числе прав инвалидов, для которых есть особая конвенция. Американских препаратов немного у нас на рынке, но замены им нет. У оригинального препарата молекулярная формула всегда чище, они качественнее. Результат реакции организма зависит даже от длины формулы молекулы, из-за добавочных компонентов она может по-другому действовать. Фактически люди просто останутся без лекарств и погибнут, и это будет на совести депутатов.

Ограничения для некоторых иностранных препаратов у нас действуют не первый год, и пациенты часто жалуются. Переводить человека с одних таблеток на другие, если речь не идет о хроническом заболевании, — это неполезно. А поскольку у нас в стране нет нормальной мониторинговой, надзорной системы, то масштаба последствий мы с вами не узнаем, за исключением отдельных жалоб. Решение таких вопросов происходит через врачебные комиссии и потом через прокуратуру и суд. Все это — на фоне ухудшения состояния человека или покупки нужных лекарств за сумасшедшие деньги.

Конечно, мы будем пытаться их привезти любыми способами: через благотворительные фонды, через поездки за рубеж. Лет десять назад я столкнулся с ситуацией, когда посольство Норвегии начало получать массу запросов на предоставление убежища россиянам, которые утверждали, что в России у них нет возможности лечиться. Поток людей, которые могли уехать по здоровью, был достаточно приличный до 2014 года, пока не взлетел доллар. Сейчас будет такая же ситуация: люди побегут в Америку за убежищем, потому что у нас опять нечем лечиться. Американцы окажутся в интересном положении, когда отказать больным людям сложно, тем более что лекарство есть только у них.



Фото: Игорь Зарембо / РИА Новости

В конце 2015 года уже принималось похожее постановление в отношении лекарств — под названием «третий лишний», об ограничении допуска иностранных лекарств при госзакупках. То есть оговорка про «неимение аналогов» у препарата уже работает в стране. А сейчас речь идет о полном запрете. Я надеюсь, что этого не случится, но инициатива выдвинута, и даже непонятно, у кого рука поднялась.

Василий Штабницкий, эксперт фонда помощи людям с БАС и другими нейромышечными заболеваниями «Живи сейчас», врач-пульмонолог

У нас в стране уже несколько лет действует правило, что при тендере на закупку лекарств побеждает самое дешевое. То есть фактически государство уже давно не закупает американские и европейские оригинальные лекарства, а использует более дешевые аналоги. Уже во времена акта Магнитского в России ввели «антисанкции», тогда хотели полностью запретить зарубежную медицинскую технику, но общественность отстояла этот пункт. В любом случае, сейчас, если отечественный производитель предлагает более дешевый, но, как правило, менее качественный антибиотик, то он побеждает в государственных закупках. Так что сейчас в российских больницах, как правило, нет оригинальных, качественных и, соответственно, дорогих антибиотиков. Есть антибиотики российского, китайского и индийского производства. Но у людей должно быть право на приобретение тех лекарств, которые они хотят приобрести. Совершенно несправедливо, не этично и, на мой взгляд, незаконно лишать их права покупать более качественные препараты. У каждого из производителей, которые сейчас могут подпасть под санкции, есть несколько хороших антибиотиков, которые нельзя заменять. В список также попадает препарат номер один по продажам в России «Виагра». Дело в том, что это препарат лечения не только эректильной дисфункции, но и легочной гипертензии. Это оригинальный силденафил, так что его запрет очень пагубно скажется на пациентах с легочными проблемами.

Антон Красовский, директор благотворительного фонда «СПИД.ЦЕНТР»

(…) Итак, у нас отнимут «Эвиплеру» — единственный комбинированный препарат 3-в-1, внесенный в список жизненно важных средств. Она канадская или ирландская, а компания, ее разработавшая, самая вражеская — американская. Отнимут «Труваду», главный в мире препарат доконтактной профилактики. Исчезнет «Эдюрант», важнейший компонент нетоксичных схем. Пропадет «Маравирок», редкий ингибитор слияния. В тартарары полетит «Ралтегравир» — основной препарат, одобренный в детских схемах. Запретят «Совальди» — главный хит в лечении гепатита С. Ну и не станут даже регистрировать новые американские разработки, на которые штатовских и европейских ВИЧ-позитивных людей перевели еще в позапрошлом году — «Генвойю», «Дескави» и «Одефси».

Все это, вероятнее всего, заменят так называемыми аналогами. По закону аналог — это не аналогичный препарат, а препарат схожего действия. Ну, снижает вирусную нагрузку, и отлично. Никого не будут волновать побочки, прорастающие в почках камни, ломающиеся кости, гниющая печень и отказывающее сердце. Наш ответ Чемберлену важнее.

Чемберлен меж тем срать на нас хотел, ибо объем российского рынка этих лекарств минимален — сравним, наверное, с польским. И уж точно меньше танзанийского. Компании посмотрят на все на это, покрутят пальцем у виска и уйдут из России. И в результате вместе со сложными лекарствами исчезнут и простые — элементарные антигистаминные и антибиотики. И я очень надеюсь, что когда кто-нибудь из авторов законопроекта или его родных будет помирать, а на Запад их лечиться, конечно же, уже не пустят, то кому-нибудь из его внешторговских друзей все же посчастливится найти заветный талон.

Илья Фоминцев, исполнительный директор фонда профилактики рака «Живу не напрасно»

Запрет не только американских, но и европейских лекарств — это перебор, это «бомбардировка Воронежа». В лечении онкологических больных очень часто используются препараты иностранного производства. Есть крупные американские компании — MSD, Bristol-Myers Squibb, Pfizer — у которых очень приличные препараты. Некоторые аналоги находятся на разных стадиях испытания в России, и есть даже те, которые уже зарегистрированы, но очень часто аналоги сильно недотягивают, есть серьезный вопрос к качеству сравнительных исследований этих аналогов.

Многие специалисты говорят, что наши препараты неплохие и работают, но когда речь заходит о своих пациентах — родственниках, то все хотят оригинал. Именно потому, что нет доверия к качеству: эквивалентность этих препаратов исследована плохо. Больные любым раком — например, легких или меланомой — под угрозой.



Фото: Анатолий Жданов / «Коммерсантъ»

Например, у нас пока нет нормальных аналогов для ингибиторов контрольных точек иммунного ответа. Хорошо, что есть аналоги, хорошо, что они дешевле, но зачем запрещать оригиналы? Последнее время они нормально конкурировали, был даже рост российской фармацевтики на фоне поддержки производителей. Но запрет конкурента не приведет к дальнейшему росту нашей фарминдустрии. Люди окажутся в ситуации, когда их возможности в лечении рака ограничены.

Сейчас будут петь песни про то, что наши препараты ничуть не хуже. Чтобы в эти песни поверить, нужно получить очень серьезные доказательства. Никто не знает, хуже российские лекарства или не хуже, — чтобы это узнать, надо провести нормальные исследования. Будут возмущаться: как же так, их провел Росздравнадзор. Лично у меня нет никакого доверия к Росздравнадзору. Если будет проведено независимое ни от нас, ни от американцев исследование, выложенное в открытый доступ, тогда я поверю. Но на моей памяти еще ни разу такого не делали.

В качестве пилотного проекта я бы предложил попробовать отказ от американских препаратов на самих депутатах, когда они заболеют, но скорее всего они просто уедут лечиться за границу.

Алексей Кащеев, врач-нейрохирург, кандидат медицинских наук

(…) Среди моих пациентов самые разные люди — от нищих до фантастически богатых. Среди последних тоже всякие, в том числе и те, кто «принимает решения»: есть федеральные судьи, депутаты Государственной Думы, топовые журналисты кремлевского пула, один посол (в отставке) и несколько сотрудников МИДа, немало высокопоставленных сотрудников ФСБ и МВД, серьезные чиновники из Администрации Президента, всяческих министерств и ведомств, топ-менеджеры госкорпораций, чьи имена еженедельно мелькают в новостных лентах, и даже один очень известный практически руководитель одной непризнанной республики. (...)

Они нередко оперируются в России, тем более что некоторые из них невыездные. Я уже не говорю о том, что когда их настигает острая медицинская проблема (инфаркт миокарда, автотравма, белая горячка), они вызывают ту же самую скорую помощь, ту же 03, что и прочие смертные. И точно так же их родственники начинают панический обзвон «своих каналов», чтобы найти «нормального врача». И ровно так же эти близкие, а по сути бабушки и дедушки, дяденьки и тетеньки, телочки и пацанчики, трясутся за их здоровье и жизнь, как все остальные. Эти высокопоставленные люди носят дорогие костюмы, но под этими костюмами обычное человеческое тело — несчастное, болезное, смертное. И все они заслуживают помощи и спасения, потому что они — люди.

И вот я думаю про этих людей в хороших костюмах, которые хотят сейчас запретить ввоз на территорию России американских препаратов (а они понимают последствия и прекрасно знают, что это означает для российских пациентов, — я видел этих людей в хороших костюмах и не замечал среди них слабоумных, все они сплошь умны, а порой чрезвычайно, исключительно умны), — так вот, впервые я думаю, обязан ли я оказывать им впредь медицинскую помощь лишь на основании того, что они живые люди, а я работаю врачом, или же правильнее им отказать?

Нюта Федермессер, учредитель благотворительного фонда помощи хосписам «Вера»

(…) Мы уже пережили кучу войн, терактов, дебильных законов, собственных ошибок, пережили — и живем дальше. Мы живучие, и память у нас короткая. Мы малообучаемы. Поэтому опять, когда Дума инициировала закон о запрете на ввоз препаратов и медоборудования американского производства (а, кстати, масса неамериканских компаний имеет производства в США), мы смотрим на это, словно на зоопарк, не понимая последствий. «И этот идиотизм мы переживем», — думаем мы. «Надо же, — думаем мы, — Сколько же дебилов и мудаков собралось в самом центре Москвы». Мы думаем про это спокойно и смотрим на это как бы уже из «потом», когда мы и этот ураган уже пережили...



Фото: аккаунт фонда «Подари жизнь» в Вконтакте

Все верно, это и есть зоопарк. Только они смотрители, а звери — мы. Очень важно иногда вспоминать, кстати, что звери сильнее. И что зверей больше... Несколько сотен детей, которых мы годами переводили из отделений реанимации домой, постепенно обучали их родителей работать с аппаратами вентиляции легких, с откашливателями и прочим непростым оборудованием, чтобы их дети могли иметь детство, ходить на улицу, в школу, даже в бассейне чтобы могли плавать на аппарате ИВЛ, — так вот несколько сотен этих детей уже несколько лет живут на американском оборудовании с американской расходкой.

Но Дума не думает про несколько сотен детей, которых придется снова выдернуть из дома и передать в отделения реанимации. Дума не думает про то, что этих детей снова придется навсегда закрыть в отделениях реанимации по всей стране, навсегда снова отделить их от мам, как в концлагере, потому что в реанимации по-прежнему не пускают, потому что Дума по-прежнему не внесла поправки в закон о посещении реанимаций.

Что для Думы несколько сотен детей? Если каждого члена Думы выбрали несколько миллионов взрослых... Для Думы важна геополитика. Дума думает стратегически и на годы вперед, а несколько сотен неизлечимых детей — это здесь и сейчас.

Фото: Егор Алеев / ТАСС